Информация о публикации
Асосков А.В. Коллизионное регулирование отношений добровольного представительства // Вестник гражданского права. 2014. N 6. С. 7 - 50.
КОЛЛИЗИОННОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ ОТНОШЕНИЙ ДОБРОВОЛЬНОГО
ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА <1>
А.В. АСОСКОВ
3.1. Привязка к месту выдачи доверенности
В российском международном частном праве вплоть до законодательной реформы 2013 г. ключевую роль играла привязка к месту выдачи доверенности: согласно ч. 2 ст. 1217 ГК РФ (в ред., применявшейся до вступления в силу Федерального закона от 30 сентября 2013 г. N 260-ФЗ "О внесении изменений в часть третью Гражданского кодекса Российской Федерации" (далее - Федеральный закон N 260-ФЗ)) срок действия доверенности и основания ее прекращения определялись по праву страны, где была выдана доверенность <1>.
<1> В соответствии с п. 1 ст. 1209 ГК РФ место выдачи доверенности также играет важную роль при определении права, применимого к форме доверенности, однако анализ вопросов формы доверенности выходит за рамки настоящей статьи.
Эта привязка сегодня не используется для определения статута добровольного представительства ни в одном развитом правопорядке, ее применение не рассматривается в качестве серьезной альтернативы и в зарубежной доктрине <1>. Ее появление можно объяснить только стремлением советского законодателя подчинить все вопросы полномочий на совершение сделок от имени советских организаций советскому праву за счет практики указания территории СССР как места выдачи любых доверенностей <2>. Данная привязка имела какое-то логическое объяснение в условиях, когда советское международное частное право использовало привязку к месту совершения сделки для определения договорного статута, однако ее сохранение в современных условиях выглядит совершенно архаичным.
<1> Большинство зарубежных авторов, описывая возможные подходы к определению статута добровольного представительства, даже не упоминают данную привязку.
<2> В зарубежной литературе отмечалось, что советские коллизионные нормы были направлены на подчинение полномочий представителей советских внешнеторговых организаций исключительно советскому праву (см.: Rigaux Fr. Op. cit. P. 3; Heinz N. Op. cit. S. 8).
Действительно, среди недостатков этой привязки можно выделить как минимум следующие. Во-первых, место выдачи доверенности не является ее обязательным реквизитом в гражданском праве большинства стран <1>, поэтому возникает вопрос о том, каким образом третье лицо может достоверно установить это место, если оно не указано в тексте доверенности. Аналогичный вопрос возникает в отношении доверенностей, совершенных в устной форме, которые допускаются гражданским правом некоторых стран. Во-вторых, полномочие представителя может вообще не быть основано на доверенности, а явствовать из обстановки или выступать разновидностью видимого полномочия (apparent authority, Scheinvollmacht). Либо представитель в принципе может не иметь полномочий (т.е. доверенность вообще не будет существовать, а представитель будет квалифицироваться как falsus procurator), но должен решаться вопрос о правовых последствиях действий такого лжепредставителя. Можно только догадываться, каким образом сторонники привязки к месту выдачи доверенности предлагают определять применимое право в этих отнюдь не редких ситуациях. В-третьих, место выдачи доверенности может носить совершенно случайный характер, поэтому трудно всерьез утверждать, что эта привязка помогает определить право, которое в большинстве случаев демонстрирует наиболее тесную связь с отношением добровольного представительства.
<1> Это утверждение справедливо и для российского гражданского права.
Определение статута добровольного представительства с помощью ранее действовавшей нормы ч. 2 ст. 1217 ГК РФ не давало удобоваримого результата и по той причине, что объем нормы прямо указывал только на срок действия доверенности и основания ее прекращения. Естественно, возникал вопрос о том, какое право регулирует иные вопросы, касающиеся отношений добровольного представительства (например, требования к содержанию доверенности, допустимость выдачи доверенности в порядке передоверия, последствия совершения сделки при отсутствии или превышении полномочий и т.д.).
Единого мнения на этот счет не сложилось. В российской доктрине преобладала точка зрения о том, что вопросы, которые прямо не указаны в ч. 2 ст. 1217 ГК РФ, должны регулироваться правилом ч. 1 ст. 1217 ГК РФ, которое ориентировано на любые односторонние сделки, в том числе выдачу доверенности <1>. Однако это решение плохо соответствовало буквальному тексту ч. 1 ст. 1217 ГК РФ, которая говорила об обязательствах, возникающих из односторонних сделок, в то время как выдача доверенности сама по себе не порождает никаких обязательств: полномочие представителя в теории гражданского права характеризуется в качестве особой разновидности субъективного права <2>. В любом случае подобное расщепление применимого права для отношений добровольного представительства не имело никакого логического объяснения и являлось неудачным законодательным решением.
<1> См., например: Богуславский М.М. Международное частное право: Учебник. 6-е изд., перераб. и доп. М.: НОРМА, 2009. С. 301; Розенберг М.Г. Международный договор и иностранное право в практике Международного коммерческого арбитражного суда. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Статут, 2000. С. 110 ("Учитывая... что доверенность представляет собой типичный пример односторонней сделки, она подчинена общим правилам, применимым к односторонним сделкам, в той мере, в какой не установлены специальные правила, относящиеся к доверенности и к правоспособности лиц, от имени которых она выдается"); см. также Постановление ФАС Северо-Западного округа от 15 сентября 2005 г. N А26-104/2005-15.
<2> На данную нестыковку справедливо обращается внимание, например, в следующей работе: Sotbarn D. Russisches internationales Privatrecht der vertraglichen Schuldverhaltnisse. Dr. Kovac, 2010. S. 88, 192.